Александр Невский
 

на правах рекламы

• На нашем сайте видеоняня рейтинг для вас со скидками.

• По реальным ценам zooma зеркало без дополнительной оплаты.

• В нашей фирме everglass по выгодным ценам.

Глава VI. Народные движения начала XI в. и суздальское восстание 1024 г.

Первым известным нам крестьянским восстанием на Руси было восстание смердов в Суздальской земле в 1024 г. Но возникает вопрос: можно ли думать, что это первое известное нам крестьянское движение не имело своих предшественников? Ведь первое восстание смердов, отмеченное летописью, произошло в таком отдалённом уголке Руси, каким была Суздальская земля начала XI в. Между тем общественные отношения в самой; Киевской земле к этому времени продвинулись значительно дальше, чем на русском северо-востоке.

Ценное наблюдение по этому поводу сделал Б.Д. Греков. Он справедливо связывает суздальское восстание с мирным соглашением Ярослава Мудрого и Мстислава Черниговского в 1026 г. «И уста усобица и мятежь, и бысть тишина велика в земли», — заканчивает свой рассказ летописец. Б.Д. Греков предполагает, что «под словом «мятежь» понимается народное движение, направленное против власти и господствующих классов»1. Обострению классовых противоречий на Руси способствовала длительная война, «усобица» между соперничавшими князьями. «Этот тяжелый для Руси период тянулся десять лет и закончился именно в 1026 г.»2. Таким образом, Б.Д. Греков рассматривает суздальское восстание не как изолированное явление, а как одно из звеньев в серии народных движений, вспыхивавших в различных концах Руси.

Это наблюдение можно расширить, распространить на значительную территорию и связать с известиями о крупнейшем антифеодальном движении, развертывавшемся за пределами Руси, в соседней Польше. Впрочем, оговоримся заранее, что наш рассказ о крестьянских и городских движениях на Руси начала XI в. вовсе не ставит своей задачей доказать, что мы имеем дело с единым крестьянским движением, охватившим территорию Руси и Польши, таким движением, которое по своим задачам и размаху напоминало бы восстания Болотникова или Разина. К народным движениям на Руси с полным основанием могут быть применены слова Ф. Энгельса о крестьянских восстаниях, предшествовавших крестьянской войне в Германии XVI в. «В средние века, встречаясь с большим количеством местных восстаний крестьян, мы — по крайней мере в Германии—до Крестьянской войны не обнаруживаем ни одного общенационального крестьянского восстания»3.

Такой именно разрозненностью и разобщённостью отличаются и народные движения на Руси начала XI в., само существование которых восстанавливается с большим трудом и только при внимательном изучении источников, относящихся к знаменитой распре Святополка Окаянного с Ярославом Мудрым.

Эта распря изображается в церковных и летописных сказаниях с определенной тенденцией. С одной стороны, — Святополк, убийца трех братьев; с другой — Ярослав, защитник русских интересов. Противоположение злобы и добродетели подчеркивается даже прозвищами обоих князей: Святополк — Окаянный, Ярослав — Мудрый. Нет никакого основания заниматься реабилитацией Святополка, добивавшегося киевского стола какими угодно средствами — при поддержке то поляков, то печенегов, но не следует чрезмерно возвеличивать и деятельность Ярослава, также опиравшегося на иноземную помощь варягов, также расправившегося со своим братом Судиславом, обреченным на пожизненное заключение в темнице. Оба князя одинаково жестоко готовы были расправиться со своими соперниками. Для нас интересна не характеристика личностей Ярослава и Святополка, а те условия, при которых развертывалась княжеская усобица начала XI в.

Несомненным указанием на то, что княжеские распри затронули широкие круги населения как в Киеве, так и в Новгороде, являются летописные известия о действиях Святополка и Ярослава. Святополк, утвердившись на княжении в Киеве, «созвал людей, начал давать кому верхнюю одежду, кому деньги, и роздал множество»4.

В данном случае речь идет не о боярах, а о «людях», как обычно назывались горожане и вообще простолюдины. Святополк старался задобрить киевских горожан, готовясь к решительной схватке с Ярославом. Летописец по этому поводу разражается множеством цитат из церковных книг, обрушиваясь на нечестивого князя, опиравшегося на «младых советников»: согрешили все от главы до ног, «от цесаря и до простых людей». «Младые советники» и «гоноша» князь — это не возрастные, а социальные категории, так как тридцатипятилетнего Святополка никак нельзя было назвать юношей. Молодость здесь понимается в смысле невысокого общественного положения, в противовес «старым и мудрым» — верхушке феодального общества.

Горожане проявляют большую активность и в Новгороде. Насилия варяжских дружинников Ярослава вызвали восстание новгородцев, перебивших варягов на «Поромоне дворе». Слова «вставше новгородци», т. е. «восстали новгородцы», прямо указывают, что в Новгороде произошло именно восстание. Ярослав заманивает к себе «нарочитых» новгородцев и устраивает в своей загородной резиденции настоящую бойню. Ночью он получает сообщение о смерти отца и утверждении Святополка в Киеве. Потрясенный этими известиями, потеряв опору в варяжской дружине, Ярослав обращается к новгородцам «на вечи» с просьбой поддержать его в борьбе с братом5.

По Новгородской летописи, несомненно более осведомленной об этих событиях, чем летописи южнорусские, Ярослав разгневался «на гражаны», собрал «воинов славны тысящу» и уничтожил их в своей загородной резиденции. Вече, постановившее оказать помощь Ярославу, собралось «на поле»6.

Как видим, действия Святополка и Ярослава почти однородны. И тот и другой вынуждены искать помощи у горожан. «Люди» в Киеве — те же «гражане» в Новгороде. Это одни и те же общественные группы, в основном городское население. Разбитый на реке Буге войсками Святополка, Ярослав убежал в Новгород только с четырьмя дружинниками и собирался бежать за море. Но этому воспротивился посадник Константин с новгородцами, собравшими деньги для найма варягов. После победы на реке Альте Ярослав утвердился на киевском княжении.

Непосредственным результатом соглашения новгородцев с князем явилась та часть краткой редакции «Русской Правды», которую теперь принято называть Древнейшей Правдой, может быть только первые ее статьи7. Наиболее характерной особенностью этих статей является отсутствие в них указаний на княжескую юрисдикцию. Здесь нет еще продажи в пользу князя, а только платежи «за обиду», которые идут в пользу потерпевшего. Руси, гридин, купчина, ябедник, мечник, изгой, Словении приравнены друг к другу, тогда как Пространная Правда устанавливает уже различие между княжескими людьми и остальными потерпевшими. В Древнейшей Правде мы имеем жалованную грамоту, освобождающую новгородцев от княжеского суда и проторей в пользу князя. Поэтому нет оснований отрицать показание летописи о том, что Ярослав дал новгородцам «правду и устав списав» тотчас же после победы над Святополком.

По точному смыслу летописи «Правда» и письменный устав были даны в Киеве. На это, может быть, указывает и то обстоятельство, что «русин» (киевлянин) и «Словении» (новгородец) одинаково упомянуты в первой же статье «Правды». Можно предполагать, что подобное же пожалование было дано киевским горожанам и Святополком, но только не дошло до нашего времени.

Длительная борьба за киевское княжение коснулась не только горожан, но и смердов. По Новгородской летописи, войско Ярослава, собранное в Новгороде, состояло из 1 тыс. варягов и 3 тыс. новгородцев8. В составе этого войска находим смердов и новгородцев, иными словами, — горожан и крестьян.

Различие между ними подчеркивается размером награды, которая дана была им Ярославом после победы. Новгородцы получили по 10 гривен, старосты также по 10 гривен, а смерды по гривне. Упоминание старост и смердов определенно указывает на то, что в войске Ярослава принимали участие крестьяне-общинники, выступившие в поход под предводительством своих старост. Старосты в этом случае приравнены к остальным новгородцам, тогда как, по другому известию, простые новгородцы («мужи») оказываются маломощными по сравнению со старостами9.

В непосредственной связи с новгородскими событиями 1015—1019 гг. стоит известие Софийской Первой и Новгородской Четвертой летописей о гневе Ярослава на посадника Константина, который ранее вместе с новгородцами удержал Ярослава от бегства за море. Сообщение об этом помещено в летописи тотчас после известия о награждении новгородцев Ярославом. Константин был заточен в Ростов и на третье лето убит в Муроме по приказанию Ярослава10. Значит, смерть Константина произошла примерно в 1022 г. Неясность рассказа о гневе Ярослава не мешает нам говорить о каком-то крупном конфликте между новгородцами и Ярославом.

Как мы видим, в событиях 1015—1019 гг. принимали участие горожане и смерды Новгородской земли. В еще большей степени эти события должны были затронуть сельское и городское население южной Руси. Правда, летопись говорит о княжении Святополка в Киеве кратко и неясно, но иноземные источники (Титмар Мерзебургский и др.) прямо указывают на тяжелое в то время положение Киева и прилегавших к нему областей. Ведь временная победа Святополка над Ярославом была достигнута при помощи польского князя Болеслава, который нисколько не церемонился со своим союзником и расставил по русским городам свои дружины, по выражению летописи, «на покори».

Русские источники совершенно обходят вопрос о характере этого «покорма», но у нас имеются и другие, польские источники. Особенно интересно изложение событий у Длугоша, соединившего в одном повествовании и русские и польские источники. По его словам, Болеслав, разгневанный тайным избиением польских воинов по городам, отдал Киев своим воинам в добычу. О том же пишет и Мартин Галл в своей хронике, восхваляя Болеслава и приписывая ему «богатырские подвиги»11.

Длугош и русская летопись приписывают инициативу борьбы против польских захватчиков самому Святополку, заявившему: сколько ляхов по городам, избивайте их».

Достоверность этого летописного известия была подвергнута сомнению Карловичем и позже А.А. Шахматовым12, по мнению которых летописный рассказ 1018 г. был дополнен на основании такого же рассказа об интервенции польских феодалов в 1069 г.

Однако названные авторы не обратили внимания на то, что в рассказе о киевских событиях 1069 г. имеется сходство и с другим текстом, заимствованным из более ранних летописных известий. Святослав в битве при Снове обращается к воинам со словами другого Святослава — прославленного воителя X в.: «Потягнем, уже нам не лзе камо ся дети»13. Следовательно, рассказ о киевских событиях 1068—1069 гг. написан человеком, который был знаком с более ранними летописями. События 1069 г. напомнили ему о польском вмешательстве 1015—1018 гг., а сражение Святослава Ярославича с половцами — о победе, одержанной в X столетии Святославом Игоревичем над превосходящими силами неприятелей.

Для выступлений против наглых захватчиков не требовалось особых сигналов, так как средневековые военные постои, как правило, сопровождались грабежами и насилиями. «И избиша ляхы», — говорит летописец, сообщая о бегстве Болеслава из Киева.

Кто же избивал вооруженных ляхов по городам? В данном случае речь должна идти о широком народном восстании, направленном против иноземных захватчиков. Это восстание охватило русские города, должно было найти поддержку в деревне и приняло антифеодальное направление.

Подтверждение этому предположению мы найдем в так называемом «Чтении о житии и погублении Бориса и Глеба». Рассказывая о смерти Святополка на чужбине, «Чтение» объясняет причины его изгнания в следующих выражениях: «Была крамола от людей и был он изгнан не только из города, но из всей страны»14. Город — в данном случае Киев, жители которого, «люди», изгоняют Святополка вследствие крамолы — заговора или восстания.

Обстановка, сложившаяся на юге Руси в 1015—1026 гг., была чрезвычайно сложной, так как окончательная победа Ярослава над Святополком отнюдь не была концом княжеских усобиц. Полоцкий князь Брячислав в 1021 г. захватил и ограбил Новгород. Поход Брячислава характеризует тревожную обстановку, сложившуюся на севере Руси. Княжение Ярослава в Киеве также продолжалось недолго. В 1024 г. у него появился опасный соперник. Его брат князь Мстислав пришел из Тьмутаракани и пытался занять Киев, но потерпел неудачу — киевляне его не приняли15. В том же году произошла битва при Листвене, закончившаяся победой Мстислава и бегством Ярослава в Новгород. После этого Ярослав не смел идти в Киев, хотя там сидели его ставленники. Княжеская распря завершилась разделом Русской земли по линии Днепра. В Киеве сел княжить Ярослав, в Чернигове — Мстислав. Тогда-то «и уста усобица и мятежь, и бысть тишина велика в земли».

Итак, летописец имел право говорить о «мятеже» в Русской земле, понимая под ним народные восстания. Волнения охватили обширные области тогдашней Руси, начиная с Новгорода на севере и кончая Киевом на юге. В свете этих событий, на наш взгляд, и следует рассматривать суздальское восстание 1024 г., которое, следовательно, никак не может быть названо первым в XI в. антифеодальным движением на Руси. Восстание 1024 г. становится понятным только в связи с событиями в Киевской и Новгородской землях начала XI в.

Известие о суздальском восстании помещено в «Повести временных лет», с небольшими различиями в ее Лаврентьевском и Ипатьевском списках. Оно вставлено в летопись посредине рассказа о приходе Мстислава в Чернигов и сборах Ярослава к походу на Мстислава. В Лаврентьевской летописи читаем следующее:

«В это лето восстали волхвы в Суздали, убивали "старую чадь" по дьявольскому наущению и беснованию, говоря, что те держат урожай. Был мятеж великий и голод по всей той стране; шли по Волге все люди в болгары и привезли, и так ожили. Услыхав о волхвах, Ярослав пришел в Суздаль, захватил волхвов, заточил их, а других показнил, говоря так: "бог наводит за грехи на какую-либо землю голод, мор, засуху, иные бедствия, а человек не знает ничего"»16.

Следует отметить, что текст Ипатьевской летописи несколько разнится от Лаврентьевской. Вместо слов «в Суздали» в ней находим «в Суждалцих», вместо «привезоша» читаем «привезоша жито»17. Эти две поправки имеют важное значение для правильного понимания летописи. Дополнение «жито» вполне уместно к глаголу «привезоша». Без него оставалось бы совершенно неясным, что привезли из Болгарской земли ездившие туда во время голода люди.

В летописном рассказе о событиях в Суздальской земле бросается в глаза то обстоятельство, что во главе восстания стояли волхвы. Отсутствие упоминаний о том, что восставшие суздальцы были из числа мери или какого-либо другого народа, говорит в пользу того, что во главе восставших стояли славянские языческие волхвы. Движение было направлено против «старой чади», которая обвинялась в том, что она скрывала «гобино».

Рассказ о суздальском восстании в более расширенном виде помещен в Новгородской Четвертой летописи, где имеются к нему некоторые дополнения. Так, оказывается, что избивали «старую чадь бабы», которые «держать гобино и жито и голод пущают». Голод был настолько велик, «яко мужю своя жена даяти, да ю кормять себе, челядином», т. е. мужья отдавали своих жен в кабалу. От камских болгар привезли «пшеницю и жито, и тако от того ожиша». Ярослав приехал к Суздалю, «схватив перебил и заточил тех, кто убивал баб, и дома их разграбил, а других показнил»18.

В.В. Мавродин, впервые указавший на особенности рассказа о суздальском восстании в Новгородской Четвертой летописи, с большим основанием сомневается в его первоначальности, в частности слово «бабы», отсутствующее в ранних летописных сводах, он считает позднейшим дополнением, введенным в Новгородскую летопись по аналогии с последующими восстаниями волхвов19. «Старая чадь бабы» в глазах волхвов выступают как волшебницы, напускающие голод. В Тверской летописи рассказ о восстании еще более расцвечен различными дополнениями. Волхвы названы лживыми убийцами, избившими баб и разграбившими их дома. Сделавшееся непонятным слово «гобино» превращается в губину20.

По-видимому, первоначальный и малопонятный текст о суздальском восстании был исправлен и дополнен на основании рассказа о восстании волхвов в той же Суздальской земле, но только в 1071 г. Тогда волхвы убивали «лучшие жены», что перенесено в 1024 г. К слову «старая чадь» добавлено «бабы». Сделано было и пояснение, что голод достиг таких размеров, «яко мужю своя жена даяти, да ю кормять себе, челядином».

Как видим, в рассказе Новгородской Четвертой и Тверской летописей все дело сводится к голоду, во время которого мужья вынуждены были отдавать в кабалу своих жен. Этим воспользовались лживые волхвы, пустившие слухи о волшебстве старых баб, дома которых были разграблены, а сами они убиты. Эти дополнения к тексту старых летописей, таким образом, не дают нам новых подробностей о суздальских событиях 1024 г., являясь лишь распространением и своеобразным осмыслением того, что было известно о них по «Повести временных лет». Следовательно, в анализе событий 1024 г. придется в основном исходить из текста Ипатьевской и Лаврентьевской летописей.

Прежде всего нам придется заняться выяснением того, что обозначается в летописи терминами «гобино» и «старая чадь». Сделаем для этого несколько справок.

Слово «гобино» обозначало изобилие или урожай. Известны были в том же значении слова «гобь», «гобьзина» — изобилие, урожай21. В ранних русских памятниках слово «гобино» связывалось обычно с урожаем хлеба, овощей или плодов22. Это позволяет сделать вывод, что и летописное «гобино» 1024 г. — по преимуществу хлебный урожай. Поэтому слово «жито» является нужным дополнением к слову «привезоша» (привезли).

Перед нами земледельческая среда, которая живет в зависимости от хлебных урожаев, погибает от голода, когда бывает плохой урожай — «гобино», оживает, когда привозят «жито», хлеб, из другой страны. Такое представление о Суздальской земле начала XI в., как об области земледельческой, находит подтверждение в археологических данных, показывающих, что земледелие здесь рано стало основным занятием населения. Следовательно, мы вправе говорить о том, что движение 1024 г. охватило широкие круги земледельческого населения — крестьян, смердов, как назывались крестьяне в Киевской Руси.

Что же это за «старая чадь», против которой поднялось восстание? Словом «чадь» обозначались вообще люди, иногда — народ, дружина. В старых памятниках, кроме того, встречается термин «простая чадь» для обозначения простонародья. В церковном уставе Ярослава Мудрого «простая чадь» противопоставляется боярам. В Новгородской летописи «простой чадью» называется общая масса новгородцев и пр. Но «гобино» держала не простая, а «старая чадь». Слово же «старый» обозначало не только старого, но и старшего. Так употребляет это слово «Русская Правда», в которой читаем: «а конюх у стада старый». Отсюда обычное в древних русских источниках слово «старый» в значении старшего, первенствующего. Следовательно, мы имеем право сказать, что в летописном рассказе о суздальском восстании 1024 г. речь идет о «старой чади», противопоставляемой простому народу или «простой чади», т. е. о нарождавшейся землевладельческой группе «старой чади», которая держит в своих руках лучшие земли, урожай — «гобино».

Летописное известие о восстании 1024 г. вскрывает перед нами интересную особенность общественно-политической жизни в Суздальской земле начала XI в. — ожесточенное сопротивление христианизации, иногда насильственно проводимой князьями. Эта особенность была характерна и для других частей Руси.

Распространение христианства на Руси вовсе не было триумфальным шествием, как его часто изображали церковные писатели. По крайней мере до нас дошли предания о сопротивлении христианству в ряде городов, где «неверные люди» долго не принимали новой веры. По одному известию, христианство установилось в Смоленске только в 1013 г.23 В Муроме оно утверждается еще позже24. Ростовское предание говорит нам о борьбе язычников с христианами в Ростове еще в XI в. Житие Авраамия Ростовского рассказывает, что языческий идол стоял в Чудском конце в Ростове.

Утверждение христианства на Руси было тесно связано с упрочением и расширением феодального землевладения. Насильственная христианизация служила одним из средств, облегчающих захват общинных земель и обращение ранее свободных общинников в зависимых смердов. Вслед за крещением всюду устанавливались особые поборы в пользу церкви, известные под названием десятины. Все это в достаточной мере объясняет нам то обстоятельство, что во главе восстания смердов в Суздальской земле стояли языческие волхвы как представители религии отживающих первобытно-общинных отношений. Восстание в Суздальской земле было явлением значительным по своему размаху и охваченной им территории. Это был «мятежь велик», для усмирения которого приехал Ярослав. Он жестоко расправился с восставшими. Часть их была заточена, часть казнена. Княжеская власть стала на защиту «старой чади», поддерживая общественное неравенство, все усиливавшееся по мере феодализации Руси.

Датой суздальского восстания в «Повести временных лет» указан 1024 г. Конечно, хронология русских летописей XI в. далека от совершенства. Однако летописец все-таки руководствовался некоторыми хронологическими вехами. Поэтому если нельзя настаивать на точности летописной даты, указывающей на 1024 г. как на время восстания в Суздальской земле, то все же можно считать, что это восстание произошло до примирения Ярослава и Мстислава, случившегося в 1026 г. Само примирение враждующих братьев в летописи остается несколько немотивированным, как и раздел русских земель по линии Днепра. Но оно получит свое объяснение в свете некоторых событий, происходивших в это время за русским рубежом.

Летопись, обычно скупая на сообщения о внутренних событиях в чужих странах, вдруг помещает на своих страницах краткое, по знаменательное известие о большом восстании в Польше: «В это же время умер Болеслав Великий в Ляхах, и был мятеж в земле Польской, люди, восстав, перебили епископов и попов и бояр своих, и был у них мятеж»25. Известие о «мятеже» в Польше помещено в летописи под 1030 г., но связывается со смертью Болеслава, умершего в 1025 г. Эту связь находим и в «Печерском патерике», где читаем: «в единую ночь Болеслав внезапно умер, и был мятеж велик во всей Польской земле начался после смерти Болеслава»26.

Итак, по смыслу летописи и «Патерика», мятеж в Польской земле начался после смерти Болеслава, а это случилось в 1025 г., т. е. почти одновременно с восстанием в Суздале, до примирения князей в 1026 г.

Восстание в Польше, по данным польских источников, относится к 1037—1038 гг. Сведения о нем записаны в «Хронике» Галла в таком виде: «Рабы восстали против господ, вольноотпущенники — против знатных, самовольно захватывая власть. Одних из знатных убив, других обратив в слуг, восставшие бесстыдным образом овладели их женами и предательски захватили должности. Более того, оставляя католическую веру, о чем мы не можем говорить без плача и стона, подняли они бунт против епископов и жрецов бога, часть которых, признавая достойными лучшей смерти, казнили мечом, других, якобы достойных смерти позорной, побили камнями»27.

Выясняя историческую достоверность сообщения русской летописи о восстании в Польше, В.Д. Королюк, к сожалению, почти оставил в стороне вопрос о характере и ходе самих событий в Польше. Он правильно считает известия нашей летописи «важнейшим источником для изучения бурных событий 30-х годов XI в. в Польше»28. Но этот важный и ценный вывод тотчас же снижается признанием того, что «в русских памятниках произошло смешение двух Болеславов», а это указывает на слабую достоверность летописи, признанную только что самим же В.Д. Королюком «важнейшим источником».

К тому же и время появления русской записи о восстании в Польше, по В.Д. Королюку, относится только ко второй половине XI в., причем нисколько не помогает ссылка на польское происхождение русской записи, которая, таким образом, оказывается возникшей по крайней мере на 20 лет позже описываемых в ней событий.

Нам кажется, что основная ошибка В.Д. Королюка заключается в произвольности его построений о летописном тексте. В самом деле, разве можно считать серьезным доводом, что «при жизни Ярослава, в своё время сильно потерпевшего от столкновения с польским князем», русская летопись не могла назвать Болеслава «великим».

В действительности хронология русской летописи при всех ее недостатках, как правило, отличается относительно большой точностью. В данном случае известия русской летописи и Патерика целиком совпадают с польскими источниками. Так, Длугош говорит о походе русских князей Ярослава и Мстислава на Польшу в 1026 г., после смерти Болеслава. «Ярослав же и Мстислав, русские князья, услышав о смерти Болеслава, польского короля, вторглись в пределы Польши и заняли город Червень и другие города»29.

Известие Длугоша целиком согласуется с данными русской летописи, по которым примирение Ярослава и Мстислава произошло именно в 1026 г. Оно не противоречит помещенному ниже в летописи под 1031 г. сообщению о походе Ярослава и Мстислава в Польшу, так как это был вторичный («опять») поход на Червенские города: «и заяста грады Черьвеньскыя опять». Таким образом, нет основания сообщение русской летописи о восстании в Польше после смерти Болеслава относить к событиям 1037—1038 гг., как это делает В.Д. Королюк.

Народное движение в Польше могло начаться значительно раньше указанных лет. «Печерский патерик» связывает с восстанием в Польше убийство польской госпожи Моисея Угрина («тогда и сию жену убиша») и его освобождение из плена. При этом в Патерике дается расчет лет описываемых событий. Моисей пробыл в плену пять лет, а шестой год подвергался мучениям за отказ исполнить желания своей госпожи30. Если временем плена Моисея считать 1018 г., когда, по летописи, Болеслав покинул Русь, то возвращение Моисея на родину совпадает примерно со смертью Болеслава и началом восстания в Польше. Поэтому напрасно искать польское происхождение известия летописи о восстании в Польше. Оно могло возникнуть и на русской почве.

События в Польше, где были перебиты «епископы и попы и бояры», находят прямую аналогию в русской действительности начала XI в. Движение против «старой чади» в Суздальской земле возглавлялось «волхвами» и носило противохристианскую окраску, как и восстание в Польше. Эта особенность польского восстания хорошо запомнилась на Руси. «Некиа ради вины изгнани быша черноризци от предел земля нашиа, и велико зло содеася в Лясех», — в таких будто бы словах впоследствии вспоминали о восстании в Польше31. Ярослав жестоко расправился с волхвами и оказал помощь польским феодалам, «повоевав» Польскую землю и выведя оттуда множество пленников. Страдающим элементом в этом случае были в основном крестьяне.

В.Д. Королюк не обратил внимания на то, что, по русскому известию, в Польше восстали «люди» («вставше людье»), а этим термином, как раньше уже говорилось, на Руси обозначался простой народ в его совокупности, обычно крестьяне и горожане. Только с конца XIV в. «людьми» начинают называться холопы, да и то обычно с прибавкой: купленные, пошлые, приданые и т. д.32 Это может служить указанием на то, кто именно восстал в Польше.

Сейчас еще трудно говорить о том, какая связь была между народными движениями на Руси и народным восстанием в Польше. Но есть полное основание предполагать, что такая связь существовала, по крайней мере в районе Червенских городов, на Волыни, может быть, в Киевской земле.

Таким образом, суздальское восстание 1024 г. не должно представляться единственным крестьянским движением XI в. Оно связывается с народными выступлениями, охватившими обширные территории на Руси и в Польше и носившими антифеодальный и антихристианский характер. Эти движения знаменовали собой важный исторический этап: окончательное утверждение феодальных порядков и христианства на Руси и в соседних славянских странах.

Суздальские события 1024 г. позволяют проследить и характер этих народных восстаний, в которых основной движущей силой были крестьяне-общинники, боровшиеся против «старой чади» — верхушки феодализирующегося общества. Классовая борьба приняла религиозные формы борьбы язычества во главе с волхвами против христианства и воинствующих церковников. При изучении этих событий необходимо учитывать, что «выступление политического протеста под религиозной оболочкой есть явление, свойственное всем пародам на известной стадии их развития, а не одной России»33.

Основной движущей силой восстаний на Руси в первой половине XI в. были закрепощаемые смерды и масса горожан. Крестьянские движения, естественно, были разрозненными и стихийными, но охватывали громадные пространства Русской земли. Новой силой явились города, выросшие за счет притока беглых крестьян и холопов. Само бегство крестьян в города ярко рисует перед нами утверждение феодального строя на Руси, развитие которого началось, конечно, задолго до XI в. Важным и новым явлением было укрепление городов, вступивших в борьбу с княжеской властью за утверждение своих вольностей и привилегий.

То, что происходило на Руси и в соседней с ней Польше, не было явлением, характерным только для этих стран. Такие же крестьянские движения развертываются во Франции в X и XI вв. Крестьяне собираются группами в 30—40 человек и нападают на феодалов. В 1034 г. большое крестьянское восстание вспыхивает в Бретани и подавляется феодалами с крайней жестокостью.

Одновременность развития крестьянских и городских восстаний на Руси и во Франции является ценным показателем того, что обе страны в XI в. стояли на одной и той же ступени общественного развития.

Примечания

1. Б.Д. Греков. Киевская Русь, стр. 263.

2. Там же, стр. 263.

3. Ф. Энгельс. Крестьянская война в Германии. — К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 7, стр. 357.

4. «Созвав люди, нача даяти овем корзна, а другым кунами, и раздан множество» («Повесть временных лет», ч. 1, стр. 95). Корзно — «теплый широкий плащ с застежками, накидывавшийся поверх одежды» («Повесть временных лет», ч. 2, стр. 360). По сообщению Титмара Мерзебургского, киевские жители позже обороняли свой город от Болеслава и Святополка («защищаясь своими жителями, будучи оставлен своим князем Ярославом»). П. Голубовский. Хроника Титмара как источник для русской истории. — «Университетские известия». Киев, 1878 № 9. Прибавления, стр. 34.

5. «Повесть временных лет», ч. I, стр. 95—96.

6. «Новгородская Первая летопись...», стр. 174.

7. М.Н. Тихомиров. Исследование о Русской Правде. Происхождение текстов. М.—Л., 1941, стр. 48—61. В своем исследовании я считал, что Древнейшая Правда возникла в Новгороде.

8. «Новгородская Первая летопись...», стр. 175.

9. Собирали деньги «от мужа по 4 куны, а от старост по 10 гривен, а от бояр по 18 гривен» («Повесть временных лет», ч. I, стр. 97).

10. ПСРЛ, т. V, стр. 134.

11. Длугош с восторгом пишет, что Болеслав взял все русские города и местечки без какого-либо сопротивления (К. Бестужев-Рюмин. О составе русских летописей до конца XIV века. СПб., 1868, стр. 88, приложение); см. также А. Врублевский. Сведения о Руси, встречающиеся в хронике польского летописца Мартина Галла. — «Университетские известия». Киев, 1878, № 9. Прибавления, стр. 41—58.

12. А.А. Шахматов. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908, стр. 440—441.

13. «Повесть временных лет», ч. 1, стр. 115.

14. Д.И. Абрамович. Жития святых мучеников Бориса и Глеба. Пг., 1916, стр. 14.

15. «Летопись по Лаврентьевскому списку», стр. 143—144.

16. «В се же лето въсташа вълсви в Суждали, избиваху старую чадь по дьяволю наущенью и бесованью, глаголюще, яко си держать гобино. Бе мятеже велик и голод по всей той стране; идоша по Волзе вси людье в болгары, и привезоша жито, и тако ожиша, Слышав же Ярослав волхвы, приде Суздалю; изъимавь волхвы, расточи, а другыя показни, рек сице: «бог наводить по грехом на куюждо землю гладом, или мором, ли ведромь, ли иною казнью, а человек не весть ничтоже» («Повесть временных лет», ч. 1, стр. 99—100).

17. «Летопись по Ипатскому списку», стр. 103.

18. «Изимав убиица ты, и расточи, иже бяху бабы избили, и домы их разграби, а другыи показни» (ПСРЛ, т. IV, ч. 2, вып. 1. Пг., 1917, стр. 115).

19. В.В. Мавродин. Очерки по истории феодальной Руси. Л., 1949, стр. 148—149, примечание.

20. ПСРЛ, т. XV. СПб., 1863, стр. 144 [фототипическое переиздание. М., 1965].

21. И.И. Срезневский. Материалы, т. I, стр. 529.

22. «Гобино же плодове земленыих», «в селех тех бысть гобино» (Я.И. Срезневский. Материалы, т. I, стр. 529).

23. И.П. Виноградов. Исторический очерк города Вязьмы с древнейших времен до XVII в. М., 1890, стр. 6, примечание 4.

24. Я. Серебрянский. Древнерусские княжеские жития. — ЧОИДР, 1915, кн. 3, приложение VIII, стр. 100—103.

25. «В се же время умре Болеслав Великый в Лясех, и бысть мятежь в земли Лядьске: вставше людье избиша епископы, и попы, и бояры своя, и бысть в них мятежь» («Повесть временных лет», ч. 1, стр. 101).

26. «Патерик Киевского Печерского монастыря», стр. 105.

27. В.Д. Королюк. Летописное известие о крестьянском восстании в Польше в 1037—1038 гг. — «Академику Борису Дмитриевичу Грекову ко дню семидесятилетия», стр. 69. Даем перевод В.Д. Королюка. К сожалению, автор не подвергает анализу латинские термины Галла, а некоторые из них переводит чересчур упрощенно. Так, sacerdotes Dei переведено как «жрецы бога», тогда как надо — «служители бога» (священники); слова «бесстыдным образом» переводят слово incestuoso — прелюбодейски и пр. Особенно жаль, что отсутствует анализ таких важных терминов, характеризующих восставших, как servi, liberati.

28. Там же, стр. 70.

29. К. Бестужев-Рюмин. О составе русских летописей до конца XIV века, стр. 107—108, приложение.

30. «Патерик Киевского Печерского монастыря», стр. 105—106.

31. Там же, стр. 106.

32. И.И. Срезневский. Материалы, т. II. СПб., 1895, стр. 93.

33. В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 4, стр. 228.

Предыдущая страница К оглавлению Следующая страница

 
© 2004—2024 Сергей и Алексей Копаевы. Заимствование материалов допускается только со ссылкой на данный сайт. Яндекс.Метрика