Александр Невский
 

Явление цивилизации

В развитии Земной цивилизации ключевую роль всегда играли города. Уровень их развития с древности всегда был критерием культуры и цивилизованности. В наши дни и в нашей стране роль и значение городов, пожалуй, лучше всего рассмотрены Эди Сайко (Сайко 1996). О том, как выглядели главные города татаро-монгольского государства, мы знаем не так уж много. Сами города не сохранились. Они разрушены. Отдельные свидетельства богатой и яркой жизни, например, изразцы, покрывавшие кирпичную кладку, до сих пор находят археологи. Камни архитектурных ансамблей, храмов, общественных зданий, частных особняков столиц империи пошли как строительный материал при строительстве русских поволжских городов, прежде всего Астрахани. Не осталось картин, запечатлевших облик столиц могущественного государства. В то время и в Европе искусство живописи не достигло того уровня, когда по картинам можно было бы воссоздавать городские ансамбли, как они были воссозданы в послевоенной разрушенной дотла Варшаве по картинам Каналетто. Лишь приблизительно так называемый «средний» интеллигент может представить себе архитектурный облик степных городов Золотой Орды. Например, по памятникам эпохи, что сохранились на провинциальных окраинах империи, по Самарканду Тимура. (С учетом, конечно, того факта, что размеры, именно размеры сооружений Тимура, согласно его замыслу, должны были превзойти все виденное им). То относительно немногое, что нам известно о городах Золотой Орды, попробуем сравнить с общепринятым эталоном историков — Западной Европой.

«Размеры большинства западно-европейских средневековых городов были невеликими. Даже крупнейшие города Средневековья кажутся нам совсем небольшими. Такие города, как Флоренция, Милан, Венеция, Генуя, Париж, имевшие в конце XIII — начале XIV вв. более 50 тыс. жителей, считались гигантами» (Ястребицкая 2, с. 112). Население главных городов Золотой Орды — обоих Сараев и Солхата оценивают в пределах 75—150 тысяч жителей каждый. А общую численность населения 110 городов Золотой Орды можно оценить в пределах 0,5—1 миллиона человек, не считая жителей 39 известных по средневековым картам итальянских колоний, расположенных на территории Золотой Орды и принадлежащих Генуе и Венеции. О этих факториях, из которых ныне наиболее известны Каффа (Феодосия) и Солдайя (Судак), часто говорят как о независимых городах от власти империи. Однако даже главные из них, такие как Каффа, согласно авторитетному мнению Марка Крамаровского вовсе не были самостоятельными.

«На протяжении всей золотоордынской истории Солхат-Крым доминировал на полуострове в постоянном соперничестве с Каффой. И хотя это был спор двух примерно равных по возрасту административных «столиц» — джучидской и «колониального владения Газзарии» — реальная власть в Крыму, несмотря даже на поражение золотоордынцев в локальной войне с генуэзцами в 1385—86 гг., принадлежала Солхату... нас не удивляет, что в пересказе Ибн Батутты эмир Азова (Азака-Таны — Э.К.) выступает как лицо, подчиненное Толук-Тимуру, Гемнику, представлявшему в Крыму интересы золотоордынских ханов от Токты до Узбека» (Крамаровский 1997, с. 102).

Как правило, главные города Золотой Орды имели широкие улицы. В Европе такие были редкостью. «В средневековом городе дома теснились вдоль узких и кривых улочек, которые от нависающих вразнобой эркеров казались еще уже. Ширина улицы, как правило, не превышала семи-восьми метров. Так, например, выглядела важная магистраль, которая вела к собору Парижской Богоматери» (Ястребицкая 2, с. 105). В западноевропейском «городе было не только тесно. Хозяйки выливали помои прямо на улицы, так что по городу было нелегко пройти и проехать. В уличной грязи возились свиньи и домашняя птица, здесь же играли дети... (город) представлял собой рассадник болезней. Грязь, скученность, примитивность медицины...» (Гуревич, с. 135).

Главные города Золотой Орды имели водопровод (в керамических трубах) и канализацию (в деревянных). Их жители брали питьевую воду в фонтанах. Роль водостоков выполняли арыки. В Сарае обнаружен общественный туалет, разделенный на женскую и мужскую половины (Егоров, с. 76). Для человека конца XX в. общественный туалет, т. е. для всех слоев общества, явление столь привычное, что и говорить о нем вроде бы незачем. Однако не мешает вспомнить, в зените французского абсолютизма придворные короля-солнца справляли свою нужду из окон дворцов, впрочем как и «птенцы гнезда Петрова» в своих новых дворцах на брегах Невы, построенных через полтысячелетия после Золотой Орды.

«Нам удалось выявить систему подземных дренажей в виде долбленых стволов дерева, образующих длинные системы деревянных труб в канавах. Открыты многочисленные арыки вдоль улиц. На Царевском городище арыки и рвы соединялись сетью каналов с большими искусственными озерами, сооруженными на северной окраине города. Там холмы и отроги речной надпойменной террасы Волги-Ахтубы были соединены дамбами из шлаков и обломков кирпичей, и вода, стекавшая в сезон таяния снегов в низменный район, где был расположен город, задерживалась в этих искусственных водоемах. Таким образом достигалось предохранение городской территории от заболачиваемости, и одновременно создавались запасы воды. Кроме того, арыки наполнялись водой из колодцев, включенных в их систему» (Федоров-Давыдов 1997, с. 94—95).

В Европе водосточные канавы появились только в XIV—XV вв. и то лишь в крупных городах. «Одной из трудноразрешимых проблем ввиду незначительных размеров городских участков было уберечь источники питьевой воды от загрязнений фекалиями. В Вене XIII в. питьевые фонтаны на дворах домов находились на расстоянии не более метра от отхожего места. Опасность загрязнений была в полной мере осознана лишь в XV в... Чума, холера, желудочно-кишечные заболевания на всем протяжении Средневековья были типично городскими заболеваниями» (Ястребицкая 2, с. 110, 109).

Чума не обошла стороной Золотую Орду. И не потому, что в ее городах трудно было выполнять традиционные правила кочевников: расстояние от питьевой воды, кухни до отхожего места должно быть не менее 50 метров. Тем не менее, в степных городах империи не было тесноты и ее естественных следствий, как в Западной Европе. Как пишет Вадим Егоров, «на высоком уровне для средневековья находилось и городское хозяйство. Диктовалось это в первую очередь тем, что населенные пункты располагались в жарком климатическом поясе, где нередко вспыхивали эпидемии холеры, чумы, оспы. Именно поэтому в золотоордынских городах действовал водопровод, системы городских бассейнов и фонтанов для снабжения населения водой. Были проложены канализационные стоки из деревянных труб, отводящих нечистоты из всех районов города» (Егоров, с. 76).

Но все-таки эпидемии имели место, следовательно, анализ причин нужно искать там, где еще не искали историки: в специфике биоценоза степи. К сожалению, у биологов имеется ряд нерешенных вопросов, касающихся «особенностей трансмиссионного способа передачи и сохранения возбудителя чумы и многих других опасных заболеваний» (Крылова, с. 106—109, см. также Эйгелис).

Известно, что жители степных городов были двух типов — постоянные, как в Западной Европе, и временные, живущие, в основном, зимой. Непременной чертой городов были не только стационарные дома, но и юрты. Кочевники и полукочевники жили в степи. В степи распространителями чумы являются мелкие позвоночные грызуны — полуденные песчанки. Их роль в биоценозе степной жизни, их взаимодействие с людьми, взаимосвязь динамики популяций песчанок с хозяйственными и политическими процессами является еще тем аспектом, которым историки до сих пор не интересовались, и здесь, думаю, нас еще ждут неожиданные открытия.

Ле Гофф писал о средневековой Европе, что это был «мир на грани вечного голода, недоедания и употребляющий скверную пищу» (Ле Гофф, с. 223). Вплоть до XV в. в Западной Европе не было практики импорта хлеба из отдельных стран и местностей. Там часто бывали локальные неурожаи, не покрываемые урожаями из соседних местностей, поскольку технически перевоз хлеба по внутренним путям был почти невозможен и «рассказы об ужасах голода в качестве постоянного рефрена» лишь с XV в. стали сходить со страниц хроник (Сказкин, с. 175, 176). В Золотой Орде люди жили по-разному, но не на грани вечного голода.

Золотоордынские города отличались не только от европейских, но и от восточных городов. «В отличие от среднеазиатского города того времени, Золотоордынские города Поволжья имели усадебную планировку... Сейчас может быть построен ряд, представляющий переход от бедных к средним и богатым усадьбам... Размеры городских усадеб значительны и превосходят усадьбы русских средневековых городов. Площадь городских усадеб, раскопанных на Царевском городище, достигает 5200 и 7500 квадратных метров, а нераскопанные, но прослеживаемые по микрорельефу, — и того больше. Видимо это объясняется отсутствием в течение долгого времени фортификации... (Федоров-Давыдов 1997, с. 94).

Мы знаем, что главные города Золотой Орды не имели стен. «Рассказывают, что одним из самых сильных впечатлений участников четвертого крестового похода был греческий город Андровида, не имевший укреплений: на своей родине такого городского поселения крестоносцам не приходилось встречать». В Европе «крепостные стены — предмет неустанных забот горожан, на поддержание их в порядке и укрепление прежде всего взымался городской налог. Они были жизненно необходимы городу, и без их защиты нормальное развитие городского хозяйства — ремесел и торговли — было просто-напросто невозможно в ту эпоху: городу постоянно угрожала опасность то со стороны воинственных норманнов и венгров (в X—XI вв.), то соседа-феодала, а то просто шаек грабителей. Город был замкнут и насторожен. Дозорные на его стенах днем и ночью напряженно вглядывались вдаль и при малейшем подозрении на опасность ударами колокола на сторожевой башне рыночной площади оповещали горожан... Стены не только защита, но и символ независимости города. Право на их возведение добывалось в долгой и жестокой борьбе с феодалом, сеньором города, на землях которого город сложился. Это право даровалось королями вместе с привилегией горожан вершить свой суд, собирать в свою пользу таможенные и рыночные пошлины. И одним из тяжелейших наказаний, которым только могли быть подвергнуты непокорные горожане, являлось разрушение стен их города» (Ястребицкая 2, с. 100, 101). У городов Золотой Орды не было стен, а значит, и городских западных свобод и привилегий. Государство взяло на себя обязанность защищать жизнь горожан, вершить суд, организовывать общественную культурную и экономическую жизнь. Иными словами, в Золотой Орде были не просто другие города, но жители в них были другими, с иными представлениями о жизни. Изучение этих представлений — интереснейший объект исследований.

Не только в наши дни, но и в прошлом жизнь общества определялась не столько столицами, сколько «глубинкой», и не столько деревней, сколько провинциальным городом — средоточием экономической и культурной жизни округи. Еще недавно мы думали, что в степном поясе Золотой Орды было не более двух десятков городов. На школьных исторических картах, по которым учатся будущие поколения, по-прежнему в степи сиротливо стоит один Сарай. Сегодня, благодаря археологам, известно (к сожалению, только узким специалистам), что всего ордынских городов было более ста (Егоров, с. 72), в том числе значительная их часть была в степях и по границам Великой степи. Следовательно, количество городов в степях Золотой Орды было однопорядковым с таковым в Западной Европе.

Ныне (с известной долей осторожности, поскольку не знаем, что будет открыто, точнее отрыто завтра) можно попытаться представить себе провинциальный город Золотой Орды по раскопкам, видимо, типового города в Молдавии близ Старого Орхея, носящего название Шехр ал-Джедид (ал-Джадид). (Краткое содержание отчета археологов, без генерального плана города и планов зданий, приводится в Приложении).

Большая часть из городов Золотой Орды были новыми. И в отличие от старых, как правило, давно существующих в районах земледельческой оседлой цивилизации — Хорезма, Крыма, Волжской Булгарии и Руси, возникли не стихийно, а по государственному указанию — приказу хана, преимущественно в первой половине XIV века. Эти города имели восточный облик, но не имели обычной для восточного города цитадели — арка, городской стены и торгово-промышленного предместья — рабата, хотя отдельные районы располагались на окраине города. Так, в недавно раскопанном Шехр ал-Джедиде (Новые исследования, с. 107—110) на окраине города был район гончаров.

Строились степные города быстро, в отличие от старых селищ практически одновременно (во второй половине XIII — первой половине XIV века), и если не по единому «типовому проекту», то по единым принципам и нормам. Основными строительными материалами фундаментальных сооружений были камень и кирпич. Кирпичи, как и связующие материалы — известь, изготовлялись на месте, а дерево для обжига кирпича и извести могло быть поставлено в безлесную степь нередко только издалека, да и камень тоже не всегда был рядом.

Функции старых городов помимо того, что они являлись местами пребывания властных органов, заключались в обслуживании прежде всего земледельческой периферии и местной торговли, новые города располагались в степи и обслуживали скотоводческую периферию, частично ближайшую земледельческую округу, но кроме того, а иногда и прежде всего — магистральные торговые пути, в том числе главный — Великий Шелковый Путь. Этим определялось наличие в каждом городе от одного до нескольких караван-сараев. Последние играли роль не только гостиниц, трактиров, но и бирж.

Облик любого города определяется центральной площадью. Поскольку новые города создавались буквально на пустом месте и без ограничивающих пространство стен, то центральные площади их были большими, как правило, много большими, чем в старых городах и имели прямоугольную или квадратную форму. В Шехр ал-Джедид городская площадь занимала территорию 2 тыс. кв. м.

На центральной площади находились монументальные сооружения, в обязательном порядке — культовые, соборные. Как правило, это были большие мечети с шести- (редко восьми-) угольными высокими минаретами, видимыми со всех районов города. Малые мечети и церкви находились в районах сосредоточения жителей, исповедующих ту или иную религию. При храмах, как правило, были помещения духовных школ. Характерной деталью соборных мечетей был мощный портал, с традиционной для таких сооружений высокой арочной стрельчатой нишей, и малый портал, открывавший вход во внутренний прямоугольный двор, где часто и находились помещения медресе.

На центральной площади напротив мечети располагался караван-сарай (главный караван-сарай, если в городе их было несколько). Здесь же находились торговые ряды и мастерские. В Шехр ал-Джедиде на центральной площади была ювелирная мастерская и 11 тандыров (печей) для выпечки лепешек, гончарные мастерские. Помимо храмов в городах на видных местах строились мазары — мавзолеи духовных лиц и знати.

Во всех населенных пунктах Золотой Орды были бани, которые в это время в Западной Европе были редкостью даже в крупных городах. Знаменитые римские термы не остались даже в воспоминаниях. В провинциальном же Шехр ал-Джедиде имелись три бани — крупные прямоугольные каменные здания с мужскими и женскими отделениями и индивидуальными номерами для каждого моющегося. Бани выполняли функции современных клубов. Люди там встречались, общались и даже вели деловые переговоры.

Размеры и планировка трех бань Шехр ал-Джедида показывают, что жители города четко делились на три страты: низшая, средняя и высшая. Чем выше страта — тем больше размер здания, а в нем — меньше помывочных отделений и больше помещений, выполняющих функции мест встреч, отдыха, деловых переговоров. Аналогичными были бани в Поволжье.

Герман Федоров-Давыдов так описывает планировку одной из раскопанных общественных бань: «Вход в нее вел с площади перед мечетью. Сначала входили в холодный предбанник с полом, узорно выложенным кирпичами, с фонтаном в центре, с окнами, имевшими алебастровые решетки и застекленными было еще две теплых раздевальни. Горячие помещения обогревались подпольным отоплением — традиция, идущая еще от римских бань. Они образуют типичную для восточных общественных бань крестовидную планировку. Имелся отводящий воду канал с отстойником. Баня предназначалась для зажиточной части населения города» (Федоров-Давыдов 1997, с. 94).

Крупные степные города были не только административными центрами, они были крупными центрами промышленного производства военного и гражданского назначения — металлургического, керамического, стекольного, ювелирного и др. Целые районы были специализированы на том или ином производстве и были населены соответствующими по профессиям ремесленниками (Егоров, с. 75).

Столицы империи были городами социальных контрастов. Провинциальные города были менее контрастны. Монументальными здесь были, как правило, только общественные здания. В Шехр ал-Джедиде все дома были небольшими. В стольных градах, с одной стороны, выделялись дворцы ханов (отдельные залы которых имели площадь до 200 кв. м.) и знати, оборудованные всеми мыслимыми в то время удобствами, с другой — масса однокомнатных (однокамерных) зданий (наследие юрты, где нет внутренних стен) — жилища «среднего класса». Это, как правило, небольшие (не более 6×6 м) дома из дерева, глины, кирпича, реже камня, иногда на каменном фундаменте. «А если бы мы могли зайти в золотоордынский дом — самый обыкновенный, рядовой — то наверняка бы увидели в нем теплую лежанку, под которой проходят горизонтальные дымоходы от печи, — это приспособление происходит от китайского отопительного приспособления — кана. На Царевском городище (развалины Нового Сарая) раскопан был дом, стены которого были сооружены из деревянных щитов. В центре была теплая комната с каном, а кругом — холодный неотапливаемый коридор. Этот дом также имеет аналоги в китайском домостроительстве» (Федоров-Давыдов 1997, с. 98).

Кан — великое изобретение в истории человечества. Он создавал эффект соединения современного центрального отопления с традиционной русской печью с полатями. И здесь нельзя не вспомнить, что в Западной Европе того времени печей не было, и даже знать в своих замках зимой мерзла у каминов.

Интерьер золотоордынских домов, пишет Вадим Егоров, «на редкость однотипен и прост: вдоль трех стен постройки в виде буквы «П» располагалась теплая лежанка (кан) с топкой на одном конце и вертикальным дымоходом на другом. Внутри печки-лежанки проходили два дымоходных канала, которые и обогревали ее. По сути это сооружение было единственной мебелью золотоордынского жилья: днем здесь расстилали скатерть и ели, а ночью спали на войлочных кошмах (Егоров, с. 75).

Кроме домов «среднего класса», во всех степных городах немало было маленьких полуземлянок и землянок мастеровых, прямоугольной формы, снабженные тамбурами входа — деталь необходимая в суровом климате степей. Отапливались они печами, очагами, тандырами или канами — системой из отопительного сооружения (тандыра) с горизонтальными дымоходными каналами и дымоходной трубой (Новые исследования, Там же).

И конечно, непременной и отличительной деталью всех степных городов было значительное количество юрт степняков, наезжающих в город летом и постоянно живущих лишь зимой.

* * *

В подавляющем большинстве исторических книг, если и говорится о красоте и богатстве городов Золотой Орды, то почти неизменно с рефреном, что они были созданы рабским трудом ремесленников покоренных народов, насильственно сорванных с родных мест и согнанных в низовья Волги. Это правда. Но не вся.

Во-первых, это действительно имело место сразу после нашествия. Но дальше массовых притоков мастеровых не было. Во-вторых, в Золотой Орде «редко рабы переживали в одной линии несколько поколений, и — по большей части — если отец был рабом, то сын садился на землю, наделялся средствами производства и становился сабанчи (свободным пахарем) или уртакчи (испольщиком). Огромное количество рабов из военнопленных были ремесленники, вывезенные при завоеваниях из одного места в другое. Оседая на новой территории, в новом городе как военнопленные-рабы, они постепенно делались свободными лицами» (Греков, Якубовский, с. 116—117).

Если массовый приток мастеровых был практически одноразовым и имел место в первой половине XIII, в эпоху Бату и Берке, а высший взлет градостроительства и архитектуры пришелся на первую половину следующего XIV века — времена Узбека и Джанибека, следовательно, создание городов осуществлялось самими жителями этих городов.

Солхат (ныне Старый Крым) был третьим городом империи по численности населения, богатству и значимости. Медресе Узбек-хана было одним из красивейших зданий города. Сейчас от него остались лишь развалины, но два века тому назад, когда оно только начало разрушаться, было зарисовано. Перепечатка осуществлена с линогравюры из альбома Иванова (Источник: Кулаковский, вклейка). На иллюстрации запечатлен также один из городских фонтанов Солхата. Проблема питьевой воды для города, лежащего в степи на границе с горами, при отсутствии не только рек, но и ручьев была решена весьма изобретательно. Вода конденсировалась в бассейнах (видимо, естественных) на известковом щебне ближайшего от города горного хребта Агармыш и по керамическим трубам поступала в городские фонтаны. Константин Паустовский, будучи в Старом Крыму, заинтересовался оригинальной и сложной средневековой системой конденсирования и транспортировки воды и поведал о ней современному читателю

Кто были эти от полумиллиона до миллиона горожан, о высоком культурном уровне которых, по крайней мере, уровне их бытовой культуры свидетельствуют приведенные выше данные? Какая из страт организовывала жизнь, что представлял из себя «средний» житель столичных и провинциальных городов по уровню культуры, конфессиональной принадлежности, этническому происхождению? На все эти вопросы у нас нет достаточно полных ответов, во всяком случае, хоть немного сравнимых с таковыми в отношении западноевропейских городов. Можно высказать лишь некоторые осторожные общие предположения, но прежде обратимся к самому авторитетному из ныне живущих ученых, исследующих феномен Золотой Орды — Герману Федорову-Давыдову.

«Искусственное сосуществование кочевых орд и городов с их мощным ремеслом и торговлей держалось только одной объединяющей силой общей ханской власти. В степи пышно распускается совершенно чуждая кочевникам яркая городская культура, культура поливных чаш и мозаичных панно на мечетях, мусульманской духовной учености, толкователей Корана и математиков-алгебраистов, изысканно тонкого орнамента и каллиграфии. Эта культура не опиралась на традиции оседлости в Нижнем Поволжье, где до этого были кочевые степи. В отличие от Болгара и Хорезма. Золотоордынские города Нижнего Поволжья возникли на «пустом месте». Нигде не обнаружено подстилающего предмонгольского слоя» (Федоров-Давыдов 1997, с. 89).

В данном случае мне трудно согласиться с мнением глубокоуважаемого мной ученого о «совершенной чуждости» кочевникам городской культуры. Согласию препятствуют фундаментальные положения общей теории систем и социоестественной истории — истории взаимоотношений человека и природы. Государство, существующее достаточно длительное время, измеряемое жизнями нескольких поколений людей, является сложной открытой системой, элементы которой не могут не быть связанными друг с другом органическими связями. Специфика же Золотой Орды, обусловленная ее вмещающим ландшафтом, заключалась в том, что поддержание взаимосвязей ее отдельных частей могло обеспечиваться подвижными социальными слоями населения и среди них прежде всего — кочевниками. Конечно, не все кочевники выполняли роль атомов связующих звеньев инфраструктуры государственной политической, экономической и социальной системы, но поскольку процесс постепенного оседания тюрков на землю к моменту создания Золотой Орды уже насчитывал несколько столетий говорить об абсолютной чуждости для степняков городской культуры вряд ли возможно.

Мавзолей дочери Тохтамыша. Снимок 1880 г. Снимок предоставлен для издания тюркологом Д.Д. Васильевым

Культура степных городов Золотой Орды действительно не опиралась на локально-местные городские традиции. Не было до этого государства и вплоть до второй половины XIX в. городов в степях. Однако причины явления в данном случае нельзя искать в прецедентах традиционной истории, изучающей только жизнь социума, а необходимо также и в иной сфере — во взаимоотношениях человека и природы, о чем речь пойдет в следующей главе. Конкретно, в специфике природных условий степи. Тот факт, что города возникли там, где до того и много после не возникали, сам по себе свидетельствует о мощи и организованности государства, его способности сплачивать общество и готовности общества идти навстречу государству.

Но даже, если бы не было специфики, обусловленной природной средой, только на основании отсутствия подстилающего предмонгольского слоя делать однозначный вывод об искусственном сосуществовании, о симбиозе кочевников и жителей городов, можно было бы, если бы не было прецедентов постепенного оседания кочевников на землю, при тесных родственных связях между кочевниками и земледельцами, кочевниками и горожанами. В Восточной Европе с VI в. кочевники-тюрки, сначала болгары, затем хазары стали оседать на землю, создавать свои города. Эти процессы столь известны, что не требуют подтверждения. Даже, когда большинство, как у волжских болгар, становилось земледельцами и горожанами, «тяга» к кочевьям, как отмечал Газиз Губайдуллин, у них не пропадала. «В селах и городах большинство булгар жило лишь зимой. Летом там оставались только купцы и мастеровые. Большинство же выезжало на лето в степи, где булгары пасли своих лошадей, коров, овец. Там же сеяли хлеб» (Газиз, с. 36). Но при всем этом не было искусственного симбиоза, сосуществования кочевников и горожан: народ оставался единым. О симбиозе скорее можно говорить, когда речь идет об этносах изъясняющихся на разных языках и, что для средневековья важно, исповедующих разные конфессии, адепты которых настроены резко антагонистично. Но даже и в этом случае известны многочисленные прецеденты связей кочевников с городом. Достаточно вспомнить взаимоотношения половцев и славян.

Обратимся к Василию Ключевскому. «В XI в. Поросье (край по реке Роси, западному притоку Днепра ниже Киева) с Ярославова времени является хорошо заселенной страной. Здесь жило смешанное население: рядом с пленниками ляхами, которых сажал здесь Ярослав, селились русские выходцы и мирные кочевники, торки, берендеи, даже печенеги, спасшиеся от половцев и примкнувшие к Руси для борьбы с ними. Эти мирные инородцы вели полукочевой образ жизни: летом они бродили по соседним степям со своими стадами и вежами (шатрами или кибитками), а зимой или во время опасности укрывались в свои укрепленные становища и города по Роси, составлявшие сторожевые военные поселения по степной границе. Русские в отличие от диких половцев звали их «своими погаными»». Термин «поганые» в то время не носил нынешнего негативного оттенка, а значил лишь одно иноверцы-язычники. И далее Ключевский приводит такие слова князя Святослава: «взял я город Чернигов с семью другими городами, да и то пустыми: живут в них псари да половцы» (Ключевский, т. 1, с. 283, 285). По-видимому, прав Андреас Каппелер, когда пишет о взаимоотношениях славян и тюрок: «Само собой разумеется, этот действительный симбиоз Руси и татар далеко неполно и неадекватно отражается в современных, исключительно церковных источниках, в которых прокламируется фундаментальный антагонизм между «правоверными» русскими и «неверными» татарами» (Каппелер, с. 27).

Специфика Золотой Орды, где был религиозный плюрализм, где межконфессиональная рознь преследовалась государственно, где удивительно быстро в городах преобладающей религией населения стал ислам, где языком общения горожан был тот же тюркский — татарский, объективно способствовала в пользу органичности соединения кочевников-тюрков и тюркоязычных горожан. Даже в традиционно полиэтничном и поликонфессиональном Крыму «в это время, очевидно, преобладающим языком в молодом административном центре был тюркский. Тюркский язык безусловно доминировал на его базарах, что отразилось в надписях на монетах местного чекана, где выделяется четыре варианта пулов с фразой «сорок восемь — один ярмак»», и «центральную роль в формировании облика нового золотоордынского города сыграла исламизированная часть тюркоязычной общины» (Крамаровский 1997, с. 103, 105). Так кто же были жители городов Золотой Орды?

Надгробная плита на могиле дочери Токтамыша. Снимок 1880 г. Для издания снимок предоставлен тюркологом Д.Д. Васильевым

Знать — потомки самих завоевателей — крайне немногочисленных монголов и ведомых ими тюрков, общая численность которых в середине XIII веке, как говорилось выше, вероятно, составляла 300 тыс. человек. Безусловно, демографический рост у этой страты был самым значительным. Однако, сколько было потомков завоевателей, каков был их удельный вес в империи и степных городах, мы не знаем. Существенная часть (какая, сегодня определить трудно) незнатных тюрков, по всей вероятности, осталась кочевниками или полукочевниками, но другая часть постепенно становилась постоянными жителями городов, как это уже было в прошлом у болгар, хазар, «черных клобуков», торков и других тюрков.

Социальная страта, из состава которой формировались чиновники государственного аппарата — организующей силы империи, была, вероятно, чрезвычайно пестрой. Известно, что советниками монгольских завоевателей были китайцы, имевшие огромный тысячелетний опыт управления государством и социальными процессами. Однако в составе названной страты преобладали тюрки и персоязычные жители, покоренной монголами Средней Азии. К сарайскому двору приглашались ученые из арабских стран (см. Приложение). Наконец, знать покоренных народов стремилась породниться со знатью завоевателей и войти в социальный слой, принимающий главные государственные решения, определяющий социальное, хозяйственное и культурное развитие общества. Ясно, что в стране, являющейся мостом между Востоком и Западом, где торговля приносила основные доходы государства, разноплеменные купцы (по принципу «кто платит, тот и заказывает музыку») также играли важную роль.

В соответствии с законами социальных миграций, столицы государства притягивали к себе наиболее активных жителей окраин, и, возможно, ту же роль выполняли другие степные города, поскольку именно в них жил господствующий слой империи. К тому же, известно, что Среднее и Нижнее Поволжье в то время на довольно большом протяжении представляло собой несколько сплошных мегалополисов. Объективно это разноплеменное городское население, со временем сплавлявшееся в единое целое, способствовало созданию единства всех народов государства, сложению из разных этносов — единого суперэтноса.

Можно предположить, что чем дальше от столиц империи, тем более этнически однородным становилось население. Но почти повсеместно, даже в среднем течении Волги, мы видим этнически смешанное население. Например, о территории нынешней Самарской области историк и археолог Валентина Зудина пишет следующее: «Памятники золотоордынского времени можно разделить на 3 группы. К 1 группе относятся памятники Правобережья Волги, расположенные в основном в пределах большой Самарской Луки. Эти памятники представлены городищами, крупными поселениями, могильниками и кладами. Известны три крупных городища... Они связаны с переправой через Волгу и заселялись смешанным населением... Наиболее интересную группу представляют памятники, расположенные по Усе. Здесь обнаружен ряд поселков, могильников, кладов русского, мордовского, болгарского населения... Большинство из них основано в золотоордынское время и, вероятно, в рамках государственной политики монголо-татарских ханов. Жители этих пунктов обслуживали Волжский торговый путь... Левобережье Волги до нашествия Батыя являлось северной границей половецких кочевий. В золотоордынское время здесь также продолжали кочевать племена половцев, ассимилировавшие тонкий слой монгольского населения... Археологически эта группа населения прослеживается по курганным захоронениям кочевников с разнообразным инвентарем в южных районах Самарской области... Третья группа памятников, представленная в основном селищами, расположена в восточных и северо-восточных районах области. На территории Похвистневского района известны болгарские поселения золотоордынского времени, но в отличие от правобережных районов — без чужеродных этнических включений. Археологами исследован крупный ремесленный центр на реке Кинель...» (Зудина, с. 11—12).

В этом процессе межэтнического синтеза для истории нашей страны большое значение имеет определение славянского, русского вклада в процесс степного этногенеза. В канун нашествия в Восточной Европе славяне были самым многочисленным этносом. По оценкам их было 7—8 миллионов. В степях, Поволжье и на Северном Кавказе проживало существенно меньше людей. Исследования последних лет показали, что население Руси за время татаро-монгольского ига удвоилось (см. «Путь России»). Как сказался этот демографический взрыв на этническом составе степных городов — центре империи? Как определить этническое происхождение жителей степных городов, для которых всеобщим языком общения был тюркский (татарский)?

Марина Полубояринова, специально занимающаяся русскими в Золотой Орде, убеждена, что русские в городах Орды были исключительно рабами, еле влачащими существование (см. Полубояринова 1, 2). При этом она пишет: «И если круг письменных источников практически уже не пополняется, то новые археологические материалы появляются с каждым полевым сезоном» (Полубояринова 3, с. 53). И здесь важна идентификация археологических материалов с этническим происхождением. У данного автора, как и у ряда других, этничность определяется по предметам, связанным с православием — крестикам, иконам, деталям церковного убранства, с керамикой, частично, — с ювелирными украшениями. Но конфессиональная и этническая принадлежность, как правило, совпадают для первого поколения любых мигрантов, но для следующих — совпадение необязательно. Из того, что в новых городах эпохи расцвета Золотой Орды всегда есть мечети, но редко — церкви, еще нельзя делать вывод об исключительно тюркском этническом составе горожан. Вспомним, что при постепенном завоеванием турками византийской Малой Азии часть ее греческого населения (причем большая) из христианства переходило в ислам... и превращалась в турков, что давало неофитам освобождение от крепостного права и от долгов. В степях империи аналогичный переход упрощал (в отличие от греков) и язык общения горожан между собой — татарский. Далее. Русские люди могли пользоваться в Орде прежде всего золотоордынской керамикой. Католический епископ в Сугдее (Судаке), судя по данным музея «Генуэзская крепость», пользовался, к примеру, золотоордынской керамикой. Что касается ювелирных украшений, то они и в те времена были во многом интернациональными.

Иными словами, мне кажется, что в данном случае много больше может дать метод комплексного антропологического анализа, успешно применяемый в лаборатории Татьяны Алексеевой в Институте археологии РАН (см. Алексеева 1,2, Бужилова 1,2). Не исключено, что именно этот метод позволит реально прояснить этническое многообразие жителей степных городов Золотой Орды.

* * *

Золотая Орда была государством с высокой культурой. «Золотоордынская культура сложилась в тех городах Золотой Орды, которые были расположены в степи. Это были центральные, собственно Золотоордынские города. Их культура являлась сплавом традиций мастеров-ремесленников различных стран, покоренных монголами. Здесь уживались черты китайского искусства и ремесла, среднеазиатского декоративного искусства, черты домостроительства, взятые из центральной Азии, Китая и Средней Азии. На этой культуре сказалось мощное влияние иранской и закавказской культур, а также традиции ремесла Крыма, Волжской Болгарии» (Федоров-Давыдов 1997, с. 97). Среди всего перечисленного мне хотелось бы прежде всего обратить внимание на заимствование китайских традиций.

Отблеск великой китайской цивилизации, несла на себе вся империя Чингисхана, а после ее распада и Золотая Орда. Для историков, исследующих асинхронные процессы развития различных цивилизаций нет сомнений в том, что в XIII—XIV в. самой высокой земной цивилизацией была китайская. В отличие от Западной Европы, несмотря на периодические (циклические) кризисы (механизм их см. Кульпин 1990, с. 106—116), эта цивилизация не знала культурных провалов. С глубокой древности она только наращивала культурный потенциал. Западная Европа в XIII—XIV вв. находилась лишь на подступах к эпохе Возрождения, поэтому в то время источником высокой культуры был Восток, а нем прежде всего — Китай.

Еще в конце XVIII века величественные руины времен Золотой Орды мог видеть путник, едущий по монотонно пустынным южно-русским степям

О тесных связях Золотой Орды с Китаем красноречиво говорят данные археологии. «В погребениях, раскопанных на Селитренном и Бодянском городищах, были найдены шелковые ткани китайского происхождения. На золотоордынских городищах находят китайские зеркала и местные подражания им. Много китайского фарфора найдено при раскопках этих городищ... Находят даже фарфоровые ящички-подставки для головы, которые китайцы использовали при спанье. Этот фарфор породил в самих золотоордынских городах подражания. На Селитренном городище раскопаны горны, в которых обжигали чаши с такого же салатного цвета поливой, но не фарфоровые, а из особой белой массы — песка и глины на клею, так называемом «кашине». Там же обжигались и кашинные чаши с белой поливой и росписью синим кобальтом. Они подражают китайскому фарфору не только расцветкой — синий рисунок на белом фоне, но и сюжетами и мотивами росписи — цветы лотоса, хризантемы, букеты в вазах, изображения драконов. Найден обломок чаши с нарисованным мостиком — типичный китайский горбатый мостик. Есть характерные для китайских орнаментов облака, изображались птицы на китайский манер, драконы... Под влиянием китайских мастеров в золотоордынских городах возникло литье чугуна» (Федоров-Давыдов 1977, с. 97—98).

Самый авторитетный исследователь Золотой Орды Герман Федоров-Давыдов констатирует, что «ряд авторов склонны видеть в золотоордынской культуре именно синтез (культуры Востока — Э.К.). Вероятно, они правы. С некоторым оговорками можно принять этот тезис. Но его следует наполнить живым содержанием». Пока это «наполнение» идет медленно. «В некоторых областях этот сплав достиг уровня синтеза новой культуры — прежде всего, в художественной керамике, а в других областях мы чувствуем в значительной степени механическое соединение разнородных традиций» (Федоров-Давыдов 1977, с. 97).

Обожженные глиняные черепки, как известно, самые большие долгожители. Остальные свидетели прошлого — недолговечны. Не потому ли «в других областях» видится «механическое соединение разнородных традиций»? Синтез культуры проявиться и в одной области, но это скорее исключение, чем правило.

* * *

Глядя на Золотую Орду, нельзя не поражаться наивной уверенности ее господствующих слоев и простых жителей степных городов в том, что их благополучие будет вечным. Что всегда будет действовать Великий шелковый путь, наполняющий казну звонкой монетой, что армия всегда будет столь сильной, а противники столь слабыми, что городские стены не нужны, наконец, что население молодой цивилизации, которое всегда растет, не будет иметь ограничений в своем росте.

Для укрепления устойчивости государства прежде всего нужна была ориентация руководства на быстрый процесс межэтнического экономического и культурного взаимодействия. В средневековье эти процессы всегда замедленны, а в огромном пространстве Золотой Орды, как впоследствии в России и СССР, ускорение внутренней консолидации требовало активных, целенаправленных действий центрального правительства. Прежде всего необходимо было установить тесные связи между представителями системообразующего этноса — татар и самого многочисленного этноса государства — русских, жителей административного, экономического и торгового центра империи в южных степях и жителей северных лесов. Тесных связей ордынской знати с русскими князьями, о чем убедительно писал Арсений Насонов, в данном случае было недостаточно, хотя наличие таких связей могло создавать у золотоордынского правительства иллюзию культурного и экономического единства государства.

 
© 2004—2024 Сергей и Алексей Копаевы. Заимствование материалов допускается только со ссылкой на данный сайт. Яндекс.Метрика